Гостиницы больше значат в народном быту,

                                                                          чем вы думаете: они выражают общие

                                                            требования, общие привычки.

Ф. Соллогуб.

 

В Санкт-Петербурге была одна замечательная традиция: здесь под одним небом сосуществовали трактиры, разные типы гостиниц и питейные дома, ресторации и рестораны. Когда возводились первые трактиры, место для их строительства специально выбиралось рядом с уже имеющимися питейными домами. При строительстве питейных домов на наиболее парадных площадях и улицах руководство города и архитекторы стремились выстроить рядом и достойный трактир.

1806 год. Градская Дума Высочайше утверждает новое положение о содержании в Санкт-Петербурге трактирных заведений: трактиров, гербергов, кофейных домов, заведений для кухмистерских столов, харчевен и прочих сего рода заведений. Ко всеобщей радости гуляк, холостяков, да и всех горожан, любивших пропустить стаканчик рому или выпить чашечку дымящегося кофе, это был настоящий праздник. В городе разрешено было построить 50 трактиров и гербергов: в первой, второй и третьей Адмиралтейских частях – по 10 трактиров и гербергов; в четвертой Адмиралтейской и Литейной части – 4; в Московской части – 2; в Каретной и Рождественской частях (совместно) – три; Васильевская часть содержала четыре трактира и герберга; в Петербургской и Выборгской частях – 3. В это число не входили харчевни, кофейные дома, заведения для кухмистерских столов, постоялые дворы, продажи съестных припасов с особых рядов и в разноску женщинами бедного состояния.

В каждом трактире и герберге необходимо было иметь «покои с постелями для ночлегов и отдачи внаем» (с росписью всем покоям и означенной платой за наем), содержать покои в чистоте и опрятности, содержать обеденные и вечерние столы, предлагать по требованию постояльцев и посетителей рейновую и французскую водки (как привозимые через таможню, так и производимые в России), а также арак, ром, шром, виноградные вина всякого рода, пунши, кофе, чай, «шеколад», курительный табак, полпиво. Взамен запрещенных в эти годы английского пива и портера разрешалось продавать аналоги этих напитков, сваренные в России на английский манер. Разрешено было отпускать кушанья на дом. Но запрещен был отпуск на дом всех напитков.

Число харчевен, кофейных домов и кухмистерских столов в городе не было ограничено. Но они могли быть открыты только с разрешения Думы, которое необходимо было подтверждать каждый год заново.

В самих харчевнях было от одного до трех помещений. Еда могла быть всякая, из напитков – только обыкновенный квас и кислые щи. Все другие напитки и увеселительные игры были запрещены. Годовой акциз с харчевен составлял 50 рублей.

Любимый многими кофе сразу овладел вкусами петербуржцев XVIII века. Годовой акциз с кофейных домов составлял 100 рублей. Кофейный дом мог иметь любую площадь. В каждом из них необходимо было иметь «мороженое, лимонад, аршат, кофе и шеколад, варенья, закуски, фрукты, хлебные конфекты, крендели». Ни в коем случае нельзя было продавать напитки другого рода, съестное. Запрещено было слушать музыку, играть в биллиард.

Открытие кофейного дома или кухмистерского стола без разрешения Градской Думы, каралось штрафом в 200 рублей (с харчевни бралось 100 рублей) с немедленным «запиранием» заведения.

К кухмистерским столам причислялись новые в Санкт-Петербурге ресторациоры, которые начинали приобретать популярность у жителей города. В этих заведениях предлагали «фриштики, обеденные и вечерние столы», разрешено было продавать обыкновенные водки сладкие и вейновые, виноградные вина, иметь кофе, чай, «шеколад», разные варенья из ягод, отпускать на дом только кушанья. Но домой – никаких напитков! Были также запрещены музыка, биллиард и тому подобное. Годовой акциз с кухмистерских столов составлял 100 рублей

Впускали в трактирное заведение всех, «кои по пристойной одежде и наружной благовидности могут входить». Но запрещен был вход под страхом крупных штрафов и закрытия учреждения солдатам в мундирах, господским людям в ливреях, крестьянам «в смурых кафтанах и нагольных тулупах», распутным людям обоего пола в развратном одеянии. Трактирные заведения нельзя было открывать в домах, где имелась питейная торговля. Одновременно винную продажу откупщиков запрещалось открывать в домах с трактирными заведениями.

Но 15 февраля 1809 года вышел указ, запрещающий размещение ближе 300 саженей от казарм питейных домов, штофных лавочек, заведений для кухмистерских столов, гербергов, заведений ведерных, пивных и полпивных продаж, погребов, харчевен и прочих такого рода заведений. 16 октября 1809 года правительство спохватилось и разрешило размещать ближе 300 саженей от казарм винные погреба с продажей только виноградных вин.

В десятые годы XIX века жизнь города запестрела яркими красками светских развлечений и увеселительных заведений. По описаниям многих путешественников, Санкт-Петербург стал городом, в котором даже средние петербургские семьи жили широко, богато, по-дворянски. Об этом писал побывавший в 1811 году в Санкт-Петербурге Г.Т. Фабер. В столице были постоялые дворы и трактиры. Но их хозяева не очень-то заботились о простых постояльцах. Здесь часто предоставляли только помещения, но не услуги и не слуг. Г.Т. Фабер писал: «По ту сторону границы, в Германии, Франции, Англии, путешественник останавливается в трактире и пользуется услугами трактирного слуги, который подметает его комнату, разбирает вещи и помогает ему одеваться и раздеваться, отходить ко сну, пить, есть и гулять. Трактирный слуга надзирает за порядком в комнате путешественника, охраняет его покой и имущество. В России же хозяин постоялого двора предоставляет вам исключительно крышу над головой. Он как бы говорит: "Сударь, вот стены и двери, вот кров, больше мне вам предложить нечего; остальное - ваше личное дело". Путешественник вынужден сам нанимать слуг, которые подавали бы ему завтрак и обед, чистили платье и обувь, разбирали вещи и мели пол. Частенько двери комнат в трактирах запирают снаружи на большие висячие замки – они-то и охраняют имущество путешественника. Если на постоялом дворе вас ограбят, кого вам винить? – ведь никто не брался отвечать за ваши вещи. Как же быть бедному малому? Самому ходить за водой? Самому ваксить сапоги? Самому чистить платье? Самому сторожить у дверей?..» Оценка путешественником петербургских трактиров была не очень восторженной: «Можно, конечно, вспомнить трактиры Демута, "Бордо", "Норд" и некоторые другие, однако, что ни говори, трактир остается трактиром: жить в нем не слишком приятно и не слишком прилично».

Но вот появляются и знаменитые дома с меблированными комнатами. Тот же Г.Т. Фабер писал о меблированных комнатах Санкт-Петербурга, сравнивая его с любимым Парижем:«Холостяку, рожденному в среднем классе, грозит в Петербурге и другое крупное неудобство. Если вы не желаете бросать деньги на ветер, живя в трактире, вы попытаетесь нанять квартиру в городе: вам предложат заплатить за год вперед, да притом за одни голые стены; в квартире не окажется ни стульев, ни стола, ни кровати, – одним словом, никакой мебели, таким образом, выложив несколько сотен рублей, вы еще не сможете ни прилечь, ни присесть. Чтобы умыться, завтракать, обедать дома, вам придется обзавестись хозяйством и покупать все, от трутницы до ночного столика; вы и не заметите, как потратите добрую тысячу рублей на белье, горшки, посуду и скобяной товар. Человеку, приехавшему в столицу зарабатывать деньги, а не проматывать их, подобные траты чаще всего не по средствам. А если вы собираетесь провести в Петербурге не больше года или вообще не знаете наверное срока своего отъезда, получится, что заведя хозяйство, вы просто выбрасываете деньги на ветер. В Париже, напротив, всякий может без труда найти меблированные комнаты, которые ему по карману, и нанять их, уговорившись о помесячной плате; причем беднякам удается отыскать жилье за десять и даже за три франка в месяц. Конечно, такие комнаты будут расположены в седьмом или даже восьмом этаже, а из мебели там окажется только кровать, кресло, камышовый стул и маленький столик, – но много ли надо человеку, который еще только начинает свою карьеру и нуждается лишь во временном пристанище? В Петербурге же с меблированными комнатами дело обстоит также, как и с ресторациями: все они рассчитаны не на простых обывателей, а исключительно на богачей».

Среди достаточно дешевых домов с меблированными комнатами Фабер упоминает дом Бороздина, дом Энгельгардта на Исаакиевской площади, дом Калмыкова у Каменного моста. В некоторых трактирах также были меблированные комнаты. Но в Санкт-Петербурге этот тип гостиниц или жилья для временного проживания пока еще не был развит. А так как конкуренции не было, то цена за проживание была просто неимоверная.

Меблированные комнаты в европейском понимании, по аналогии с Парижем, Лондоном, Берлином, Римом, еще не были распространены в Санкт-Петербурге. Но всегда, с первых лет в российской столице существовал особый тип жилья – «найм». Существовал даже термин «жилье по найму». Об этом говорят многие архивные документы. Еще с петровских времен в Санкт-Петербурге укоренилась практика снимать для жилья дома, апартаменты, квартиры, комнаты, углы. Все это была стихийная деятельность, не укладывавшаяся в рамки указов и законов. Известно большое количество указов правительствующего Сената, императоров и императриц, пытавшихся упорядочить эту вольную и не всегда законную деятельность. Особенно пышным цветом расцветал «найм» жилья после катастрофических наводнений и пожаров, когда тысячи семей разного достатка вынуждены были срочно искать временное жилье. Кроме того, с XVIII века в Санкт-Петербурге появилась традиция выезжать в мае – июне за город, на дачи. Причем выезжали не только знать и богачи, мелкие чиновники, купцы, художники и артисты, зажиточные крестьяне стремились «на дачи». В сентябре, когда заканчивался дачный сезон, тысячи семей возвращались в российскую столицу. Но селились они часто не в домах, где жили за сезон до этого, а на новых квартирах, снимая их до следующей весны.

За годы петербургская семья могла сменить не один десяток адресов. Выдающиеся чиновники, художники, артисты, музыканты, врачи, писатели меняли адреса проживания практически ежегодно. Гораздо реже можно было встретить петербуржца, стабильно и постоянно проживавшего по одному адресу. Так, еще в XVIII – начале XIX века возникла традиция «санктпетербургского временного жилья», и возник особый тип вполне столичной жизни в таком сезонном жилье. Поэтому дома, в которых предоставлялись такие квартиры, комнаты, углы на различный срок, стали с начала XIX века самым популярным видом жилья в российской столице. Уровень комфорта в них был разнообразнейший: от роскошных апартаментов, предназначенных для представителей высших слоев общества, до убогих лачуг, в которых постояльцам предлагались углы. Их названия тоже были различны: доходные дома, меблированные дома, дома с меблированными квартирами, меблированные комнаты и так далее. С XIX века такие дома специально проектировались, строились, функционировали именно как дома с особыми типами временного жилья. Постепенно в Санкт-Петербурге была даже создана система обеспечения этого жилья мебелью и предметами обихода. С 1830-х годов в городе были созданы Общества хранения и сдачи внаем крупных движимых предметов. Здесь можно было взять на любой срок любую мебель (шкафы, кровати, кухни и т.д.), даже музыкальные инструменты – рояли, органы. А после выезда с квартиры их можно было сдать на хранение или продать. Далеко не сразу были приняты специальные городские законы, упорядочившие весьма прибыльный бизнес владельцев доходных домов и меблированных комнат.

Известны случаи, когда в обычном жилом доме существовали отдельные меблированные квартиры. В одном доме их могло быть несколько. Владельцы таких квартир поддерживали порядок, обеспечивали чистоту, прописывали приезжавших и т.д. Таким образом, в XVIII веке в Санкт-Петербурге существовало жилье разного типа:

• постоянное жилье (дворцы, особняки, жилые дома, квартиры);
• временное жилье длительного пользования (апартаменты, доходные и меблированные дома, меблированные квартиры, меблированные комнаты, углы, казармы, ведомственное жилье);
• кратковременное жилье (трактиры, постоялые дворы, герберги, гостиницы).

Такое поистине столичное разнообразие позволяло соответствовать сезонным изменениям численности населения столицы, а также очень тонко учитывать быстрые социальные изменения и потребности жителей. Ведь не только сотни тысяч петербуржцев уезжали на дачи в каждый летний сезон. И летом, и зимой в столицу приезжали тысячи семей со всей России. Ежегодно в Санкт-Петербург прибывали десятки тысяч работников на строительный сезон, продолжавшийся с апреля по октябрь. Все они расселялись в доходных и постоялых домах, многие артели снимали не только углы, но и комнаты, а то и целые дома.

Ресторации в Санкт-Петербурге в конце ХIX века достаточно быстро укоренились. Постепенно они стали заведениями роскошными, «не хуже парижских», с обедом в 3–4 рубля. В них устоялась традиция пить ликеры, токай, коньяк, киршвассер и устраивать завтраки «а la фуршет». В Итальянской ресторации подавали превосходные макароны и сочное жаркое. У Тардифа можно было отобедать на террасе или в круглом зале. У Пекера подавали восхитительные бифштексы и пирожные. Знаменита была и ресторация Эме.

За столиками рестораций можно было увидеть и гвардейских офицеров, и юных богачей, и щедрых на чаевые иностранцев и путешественников. Но жизнь здесь кипела только утром и днем. Вечерами ресторации пустели – их посетители отправлялись на вечера к друзьям, знакомым и в клубы.

В конце 1810-х годов городские налоги и акцизы пересматривались – естественно, в сторону их увеличения. Указом от 4 января 1817 года было определено взимать со всех кухмистерских столов по 800 рублей в год. А годовой акциз на харчевни был разделен по территориям. С харчевен, размещавшихся в 1-й и 3-й Адмиралтейских частях, надлежало взимать по 500 рублей. С харчевен 2-й Адмиралтейской части, Московской, Литейной, Каретной, Рожественской, Васильевской частей – по 400 рублей. С харчевен, расположенных на Петербургской и Выборгской частях – по 200 рублей. 7 апреля 1820 года был утвержден акциз в пользу города с пивоварения и ренсковых погребов.

В 1819 году началась подготовка всеобъемлющего положения о трактирных заведениях. Новое «Положение о гостиницах, ресторациях, кофейных домах, трактирах и харчевнях» было утверждено указом 2 февраля 1821 года. Тем самым официально и юридически подтверждалось создание в столице на Неве гостиниц и ресторанов. Было разрешено создание гостиниц, рестораций, кофейных домов, трактиров, харчевен. Трактиров могло быть в городе только 50 заведений. Причем Городской Думе было поручено определить количество трактиров в каждой части города. Число гостиниц, рестораций, кофейных домов и харчевен не ограничивалось. Трактиры разрешено было отдавать в содержание только с торгов Городской Думы, по контрактам на 4 года и лишь людям, предложившим большую цену. Гостиницы, ресторации, кофейные дома и харчевни разрешено размещать в собственных и наемных домах, но с обязательной установкой на фасаде соответствующей вывески. Кофейные дома можно было размещать не только в домах собственных и наемных, но и в подвижных палатках, устраиваемых во время гуляний и при публичных мероприятиях. В одном здании было запрещено создавать два заведения одного или разных родов. Нельзя было создавать трактирные заведения и в домах, в которых находились заведения для продажи по казенным питейным сборам (питейные дома, портерные лавочки, казенные винные магазины). Ни одно из трактирных заведений не могло быть размещено в домах священно- и церковнослужителей, а также в церковных домах. В зонах города, где размещены военные казармы, госпитали, кадетские и пажеские корпуса, трактиры могли размещаться далее 150 саженей от оных. Гостиницы, ресторации, кофейные дома и харчевни могли размещаться и ближе, но без продажи в них «горячих напитков».

Весь доход с отдачи в откуп трактиров и весь акциз с гостиниц, рестораций, кофейных домов, трактиров и харчевен должен был идти в городской доход. Городу выгодно было развивать этот трактирный промысел. Но содержать гостиницы могли только купцы I и II гильдий. Ресторации и трактиры могли организовывать купцы I, II и III гильдий и мещане. Владельцами кофейных домов были купцы I, II, III гильдий, мещане и цеховые мастера «кандитерского цеха». Харчевнями владели купцы III гильдии, мещане и крестьяне, имевшие установленные свидетельства на право торговли. Но хозяин трактира не мог содержать никакого иного заведения ни под своим, ни под любым другим именем (родственников, буфетчиков, сидельцев, приказчиков). Владельцы, управляющие и содержатели гостиниц, рестораций, кофейных домов и харчевен могли иметь любое количество заведений (одного или разного характера) одновременно. Ежегодно, с 1 ноября по 1 декабря выплачивались годовые акцизы и выдавались свидетельства на следующий год.

В гостиницах было разрешено содержание для найма особых покоев, стола с кушаньем и напитками: виноградными винами, российскими и иностранными водками всякого рода, ромом, коньяком, шромом, ликерами, пивом, портером, медом, кофе, чаем, «шеколадом». Здесь можно было поиграть в биллиард. Но гостиница могла иметь только два биллиардных стола.

Все трактиры должны были работать с 9 часов утра до 11 часов вечера. В них не должны были звучать звуки музыки и пения, крики азартных игроков. Женщин в трактиры не пускали. Во все трактирные заведения (гостиницы, ресторации, кофейные дома, трактиры и харчевни) был запрещен вход солдатам и слугам в ливреях.

В 1823 году по «Адресной книге» С.И. Аллера в Санкт-Петербурге отмечено 9 гостиниц и пристанищ для приезжающих, размещенных в центральной зоне города, в 1-й, 2-й, 3-й Адмиралтейских частях, а также 25 постоялых дворов, расположенных, в основном, на периферии городской застройки, в Московской части (12 постоялых дворов), в Каретной части (10), в Петербургской части (3 постоялых двора).

Среди наиболее известных и оставивших след в петербургской культуре был, конечно, трактир Демута (Демутов трактир). Он находился на участке № 40 по набережной реки Мойки и имел также выход на Большую Конюшенную улицу. Сейчас это фасад дома 3 по Большой Конюшенной улице. 1 января 1779 года во флигеле, выходящем на Большую Конюшенную улицу, француз из Стасбурга Филипп-Якоб Демут открыл трактир, в котором сдавались «внаем покои». В трактире не только предлагали жилье, еду, а также иногда давали концерты. После постройки в 1796 году трехэтажного трактирного дома, Демутов трактир приобрел особую популярность и стал считаться самым комфортабельным в городе заведением такого рода. Всего в нем было более 50 номеров. После смерти самого Ф.-Я.Демута владельцами трактира последовательно были француз Гюге, а с 1809 года – купчиха Шарлота Гюне, затем – дочь Ф.-Я.Демута Елизавета, вышедшая замуж за Франца Тирана. Арендатором трактира стала купеческая дочь Елена Бергштрем.

В Демутовом трактире традиционно останавливались многие знаменитости. В 1800 году здесь жил генерал М.И. Платов. В мае 1812 года в номерах остановился прусский государственный деятель Г.-Ф.фон Штейн. Может быть, именно в этих стенах он обдумывал проекты общеевропейской борьбы с Наполеоном. Ведь именно для разработки этих планов фон Штейн и прибыл в Санкт-Петербург.

Часто в этом трактире останавливался А.С. Пушкин. Впервые поэт увидел его еще в 1811 году, когда его дядя Василий Львович впервые привез племянника в столицу. К.А. Полевой писал в воспоминаниях о Пушкине: «Он жил в гостинице Демута, где занимал бедный номер, состоявший из двух комнаток. Оставаясь дома все утро, начинавшееся у него поздно, он, когда был один, читал, лежа в постели, а когда к нему приходил гость, он вставал со своей постели, усаживался  за  столик  с   туалетными  принадлежностями».  Здесь,  в  номере  Пушкина  навещали  В.А. Жуковский,  И.А. Крылов, П.А. Вяземский, Е.А. Баратынский, П.А. Плетнев, А.С. Грибоедов, А. Мицкевич. На одном из мальчишников у Пушкина в Демутовом трактире Адам Мицкевич поразил собравшихся великолепной импровизацией «силою, богатством и поэзией своих мыслей. Сам он был весь растревожен, и все мы слушали с трепетом и слезами» (П.А. Вяземский). В 1818–1822 годах в номерах «У Демута» жил П.Я. Чаадаев, один из самых ярких философов пушкинской поры. Его поведение, образ жизни, мысли, даже убранство его кабинета и комнат становились образцами для подражания. Детали обстановки комнат Чаадаева в трактире Демута стали основой описания кабинета Онегина.

Дважды в трактире Демута останавливался А.С. Грибоедов. 1 июня 1824 года он приехал в Санкт-Петербург с рукописью книги «Горе от ума». Еще на подъезде к городу, ему «пришло в голову придумать новую развязку». Сняв номер в трактире, он тотчас же достал рукопись. «Стихи искрами посыпались в самый день моего приезда», – писал он позднее. Таким образом, его гениальная комедия, история ее написания непосредственно связана с Демутовым трактиром. Второй раз А.С. Грибоедов останавливался здесь в марте 1828 года, когда привез в столицу Туркманчайский мирный трактат. Весть о том, что он везет мирный договор с огромными привилегиями для России, облетела весь город. Высший свет, а также писатели, артисты, музыканты, военные ждали приезда А.С. Грибоедова несколько дней. Булгарин вспоминал: «С нетерпением ожидали его: по какому-то инстинкту я несколько дней сряду ходил в заездный дом Демута. Наконец, 14 марта, около полудня подъехала кибитка, и я принял его в мои объятья. Соседом Грибоедова на этот раз оказался Пушкин».

Уже после гибели А.С. Пушкина в Демутовом трактире останавливался отец поэта Сергей Львович. И.П. Липранди был свидетелем встречи старика со своими внучками, которых приводили к нему раз в неделю: «Старик расточал фразы старинных маркизов, не слушая ответов и продолжая начатую речь. Две дочери Пушкина осаждали старика, он одаривал их конфетами, а они подмигивали одна другой».

Демутов трактир по праву считался одним из наиболее представительных заведений столицы.

Были и другие трактиры: «Лондон», «Париж», гостиница Кулона на только что выстроенной Михайловской улице.

У иностранцев трактиры и гостиницы не всегда вызывали восторг. А если путешественник отличался негативным отношением к России, то и оценки Санкт-Петербурга и его гостиниц были соответствующие. Среди такой яростной критики выделяются известные строки Астольфа де Кюстина, опубликованные в его скандальной книге «Россия в 1839 году». Французский путешественник имел ярко выраженные антироссийские настроения. Однажды он поселился в гостинице Кулона. В результате на свет появились следующие строки: «Кулон – француз, а гостиница его слывет лучшей в Петербурге, это, впрочем, никак не означает, что жить у него удобно и уютно. Гостиницей Кулона управляет выходец из Франции; нынче заведение его почти полностью заселено, благодаря приближающемуся бракосочетанию великой княжны Марии, так что он, как мне показалось, был едва не огорчен необходимостью принять еще одного постояльца и не слишком утруждал себя заботой обо мне. Тем не менее, после долгих хождений по дому и еще более долгих переговоров он поселил меня на третьем этаже в душном номере, состоящем из прихожей, гостиной и спальни, причем ни в одной из этих комнат не было ничего похожего на шторы или жалюзи, а между тем солнце сейчас в этих краях покидает небосклон от силы на два часа и косые его лучи проникают в помещения дальше, чем в Африке, где они падают отвесно и, по крайней мере, не достигают середины комнаты. В воздухе стоит решительно невыносимый запах штукатурки, извести, пыли, насекомых и мускуса. Ночные и утренние впечатления вкупе с воспоминаниями о таможенниках взяли верх над моей любознательностью, и вместо того, чтобы, по своему обыкновению, отправиться бродить куда глаза глядят по улицам Петербурга, я, не снимая плаща, бросился на огромный кожаный диван бутылочного цвета, прямо над спинкой которого висело украшавшее гостиную панно, и заснул глубоким сном: который продлился не более трех минут. Проснулся я оттого, что почувствовал жар, оглядел себя и увидел: что бы вы думали? Шевелящийся коричневый покров поверх моего плаща; отбросим иносказания: плащ мой был усеян клопами, и клопы эти ели меня поедом. В этом отношении Россия ничем не уступает Испании. Я сбросил с себя одежду и принялся бегать по комнате, громко зовя на помощь. "Что же будет ночью?" – думал я, продолжая кричать, что есть мочи. На мой зов явился русский слуга; я втолковал ему, что хочу видеть хозяина гостиницы. Хозяин заставил себя ждать, но, наконец, пришел. Однако, узнав причину моего огорчения, расхохотался и тотчас удалился, сказав, что я скоро привыкну к своему пристанищу, ибо ничего лучше я в Петербурге не найду; впрочем, он посоветовал мне никогда не садиться в России на диваны, ибо на них обычно спят слуги, а им сопутствуют легионы насекомых. Желая успокоить меня, он поклялся, что клопы не тронут меня, если я не буду приближаться к мебели, в которой они мирно обитают. Утешив меня таким образом, он удалился. Петербургские постоялые дворы имеют много общего с караван-сараями; дав вам приют, хозяин предоставляет вас самому себе, и, если вы не привезли с собой собственных слуг, никто о вас не позаботится; мой же слуга не знает русского, и потому не только не сможет быть мне полезен, но, напротив, будет меня стеснять, ибо мне придется печься и о себе, и о нем. Однако благодаря своей итальянской изобретательности он очень скоро разыскал в темных коридорах пустыни, именуемой гостиницею Кулона, здешнего слугу, ищущего работу. Человек этот говорит по-немецки; хозяин гостиницы ручается за его честность. Я поведал ему о своей беде. Он тотчас притаскивает мне железную походную кровать русского образца; я покупаю ее, набиваю матрас свежайшей соломой, и, велев поставить ножки своего ложа в кувшины с водой, устанавливаю его в самой середине комнаты, откуда распоряжаюсь вынести всю мебель».

Мнение язвительного француза не только о гостиницах, но и о Санкт-Петербурге, о России быстро распространилось. Описания его путешествия были популярны во многих странах Европы. В России книга еще в 1843 году была запрещена цензурой. Россияне были шокированы такими явными преувеличениями. Еще А.Я. Булгаков в письме к П.А. Вяземскому от 22 декабря 1843 писал: «Такие книжки, как Кюстиновы, читаются ежели не с удовольствием, но с некоторою жадностью или любопытством. И черт его знает, какое его истинное заключение, то мы первый народ в мире, то мы самый гнусный».

Такие противоречивые оценки петербургских трактиров и всей гостиничной и питейной жизни в городе на Неве говорили о необходимости значительных усовершенствований. Это было ясно российскому правительству и руководству столицы. 31 декабря 1826 года был  подписан указ об утверждении мнения Государственного Совета и «Положения о трактирных заведениях и местах для продажи напитков в Санкт-Петербурге». Это Положение было впоследствии использовано при подготовке нового Положения, Высочайше утвержденного в 1835 году. Правительство и Городская Дума продолжали заботиться о моральном облике горожан. Указ от 27 июля 1833 года удалял в Санкт-Петербурге все штофные лавочки на 300 саженей от военных госпиталей и лазаретов.

Проведенные в 1833–1834 гг. медико-топографические исследования в столице выявили разную, неравномерную картину размещения и содержания трактирных заведений. По данным полиции, гостиниц, кофейных домов, рестораций, трактиров и харчевен насчитывалось до 189. При этом, если большая часть трактиров, с точки зрения полиции, была в удовлетворительном состоянии, то трактиры и съестные дома, размещенные в Мучном и Апраксином переулках, а также в Московской Ямской слободе не выдерживали даже этой снисходительной критики. Рейновских и винных погребов, в которых хранились и продавались вина, было до 320. Они размещались почти на каждой улице, особенно в домах, стоявших на перекрестках. В 1833–1834 гг., по данным А. Башуцкого, в столице было 200–241 питейное заведение, в том числе 103 питейных дома. Ежегодно в них распродавалось от 1 000 000 до 1 300 000 ведер вина, что составляло от 3000 до 4000 ведер вина в день. Статистика того времени показала, что наибольшее потребление вина было в летнее время, когда начинались строительные работы и навигация на Неве. Если взглянуть на статистику по дням недели, то питейные заведения посещались более интенсивно по праздникам и в понедельники. В течение дня продажа вин утром была слабой, усиливалась в середине дня и снова сокращалась к концу дня. Наибольший объем винной продажи был в 3-й Адмиралтейской части, чуть менее – в Рожественской, Каретной, Московской и Литейной. Наименьшие объемы потребляемых вин отмечены в 1-й и 2-й Адмиралтейских частях, Василеостровской, Петербургской и Выборгских частях. Санкт-Петербург потреблял ежегодно 2 400 000 кулей ржаной муки, 400 000 четвертей пшеницы, 25 000 пудов гороха, 30 000 пудов картофеля, 70 000 пудов соли, 160 000 раков, 250 000 штук рыбы, до 100 000 быков Черкасских, 20 000 быков Ливонских, Лифляндских, ингерманландских, 30 000 телят, 100 000 пар дичи.

Текст подготовили С.В. Семенцов, Н. Петрова